О МОНАРХИИ. С чего начинать?
Приступая к такой сложной теме как возможность восстановления монархии в России, следует сразу же попытаться установить -- о чём, собственно, идёт речь, а также дать определения некоторым используемым терминам. Последнее просто необходимо из-за того, что люди 20-го века уподобляются, в смысле языка, строителям вавилонской башни -- многие термины совершенно потеряли свой смысл или же понимаются разными людьми по-разному.
Итак, начнём с "восстановления". Под этим термином я не имею в виду поиски какого-нибудь человека с хотя бы каплей крови последней царствовавшей в России династии, и "восстановления" монархии путём возведения его на престол. Под выражением "восстановление" имеется ввиду восстановление РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ монархии, как института.
Под термином "русская православная монархия" здесь будет подразумеваться монархия, существовавшая до Петра I. После отрицания Петром I-м верховного значения Церкви в государственных делах, идея РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ монархии была подорвана.
На её месте начал создаваться какой-то гибрид с полурусским содержанием и псевдозападной формой.
Для законности русские императоры и императрицы продолжали короноваться на царство в церкви.
Делалось это с большой примесью формальности.
Народу понадобилось два века, чтобы "просветиться" до такой степени, чтобы столь равнодушно отнестись к убийству помазанника Божия.
По идее русской монархии, только Бог является источником власти монарха!
Эта мысль была с предельной чёткостью сформулирована Иоанном Грозным в одном из его писем князю Курбскому, сбежавшему в Литву и оттуда, с безопасного расстояния, затеявшего свой диспут: "Ваше дело холопье повиноваться, а я,-- пишет царь,-- "за вас отвечу перед Богом!"
Другими словами, русская монархия в идеальной форме является ДИКТАТУРОЙ СОВЕСТИ: у монарха власть ограничена "только лишь" его собственной совестью.
Совершенно очевидно, что такая монархия может успешно существовать только тогда, когда и монарх, и подавляющее большинство его подданных искренно верят в то, что это именно так.
Также совершенно очевидно, что при такой монархии модная идея "отделения Церкви от государства" просто-напросто не могла бы даже возникнуть.
В самом деле, ведь суть христианства в том, что верующий христианин должен жить ПО-ХРИСТИАНСКИ, а не ограничивать своё участие в церковной жизни отстаиванием (хотя бы и частым) определённых церковных служб.
Отделяя же Церковь от государства, мы как бы создаём какую-то сферу деятельности, где христианские законы теряют силу и где мы можем действовать по каким-то другим, "человеческим" законам.
Хотя вся идея отделения Церкви от государства явно атеистическая, в наш "просвещённый" век даже некоторые представители церковной иерархии принимают её как непреложный закон бытия.
Всё это, конечно, признаки внутреннего неверия в существование Бога и в прямое участие Божие в мирских делах.
Если мы согласимся, что русская православная монархия может существовать только тогда, когда и монарх и его подданные будут истинно верующими христианами, то проблема восстановления монархии в России становится проблемой восстановления христианства.
Сразу же оговорюсь, сказав, что проблема восстановления христианства также актуальна и среди русских, проживающих за рубежом.
Люди, представляющие себе восстановление монархии как свержение коммунизма и прикрепление этикетки "монархия" к образовавшемуся после этого свержения обществу, просто-напросто не допонимают исторических основ русской монархии, или же путают идею русской монархии с идеей русской империи.
Восстановить империю, кстати, будет ещё трудней, чем монархию: в то время, как монархия является натуральной формой правления с точки зрения верующего христианина, империя не может претендовать на такую же приемлемость. Именно поэтому православие для советской власти было, есть и будет основным идеологическим врагом.
Об основах русской монархии
По почину Петра I русская религиозно-философская мысль потеряла всякое влияние на русское государственное устройство.
Преемники Петра возвели раболепство перед западными (атеистическими) мыслителями почти в культ.
Таким образом, в 19-м веке русская религиозно-философская мысль не только мало изучалась, но об её существовании подавляющее большинство русских образованных людей просто и не подозревало.
Мало кто, например, из русской интеллигенции конца 19-начала-20 века слыхал об учении св. Серафима Саровского.
А ведь оно по своей глубине и универсальности никак не уступает западной философской мысли.
Правда, с важной разницей: в его трудах всё базируется на вере, а не на неверии (или же вере в силу человеческого разума).
Или кто (уже в 20-м столетии) серьёзно относился к трудам Льва Тихомирова (после его прозрения и измены революционерам и перехода в лагерь "мракобесов")?
А ведь Тихомиров, безусловно, был одним из крупных русских мыслителей, давших наиболее ясное объяснение принципам русской монархии, пользуясь понятиями и языком нашего времени (граница 19-20 столетий).
Л. Н. Толстой, основоположник своей собственной религии, увлекался западными и восточными учениями, но не хотел и слышать о святоотеческой литературе.
М. В. Лодыженский, например, пишет :
"Толстой не знал нашей святоотеческой литературы, не имел, например, понятия,что была за книга `Добротолюбие', что за философы были св. Исаак Сириянин, св.Ефрем Сириянин, св. Авва Дорофей и другие... Он до того не хотел знать всего этого, что предвзято отворачивался без дальнейших разговоров, от всякого, кто серьёзно интересовался православным подвижничеством.
Так, когда мне пришлось в разговоре с ним сообщить, что я работаю над исследованием их жизни, он, не задумываясь, с оттенком полного пренебрежения, сказал мне: `А меня так это совсем не интересует' и сейчас же перевёл разговор на другую тему”.
(М. В. Лодыженский, "Свет Незримый”, фотокопическое издание 1971 г. со 2 издания 2 тома "Мистическая трилогия”, Петроград, 1915 г., стр. 237) :
Анализируя поведение большинства русских царей и цариц после-Петровского периода, невольно приходит мысль, что и они тоже не уясняли себе истинную роль русского православного монарха.
Так, с лёгкой руки Петра I, русское духовенство зачастую подвергалось гонению, а в остальное время, вплоть до революции 1917 г. -- играло роль скорее обрядовую, чем роль духовного воспитателя и хранителя духовных ценностей.
Неудивительно, что, в то время как русское духовенство сыграло решающую роль в освобождении от татарского ига, а позже -- в спасении страны от полного упадка в Смутное время, в 1917 г. оно такой роли не играло.
Революция, будучи делом "государственным”, не касалась Церкви согласно "славному" принципу отделения Церкви от государства, принявшему к этому времени значение нерушимого закона.
Поэтому трудно найти какие-либо серьёзные положительные труды об основах русской православной монархии, которые были бы написаны в течение последних двух столетий.
Модным и охотно приемлемым "прогрессивной частью" русского общества стало порицание монархии вообще, а русской в особенности.
За редкими исключениями, русские мыслящие люди искали ответов на Западе. Подавляющая часть русской публицистики конца 19-го -- начала 20-го века отражает увлечение западными (при этом -- социалистическими) идеями и отречение от всего русского, а особенно -- от идеи русской православной монархии.
Одним из теоретиков идеи русской православной монархии до-Петровского периода, несомненно, является царь Иван Грозный, чьи толкования идеи русской монархии ясно выражены в его многочисленных письмах.
Особенно ярко и чётко его идеи выражены в его знаменитой переписке с князем Курбским.
Следует отметить,что исключительные способности Ивана Грозного как государственного деятеля почти не отмечаются ни на Западе, ни среди русских официальных историков. Имя Ивана Грозного вызывает автоматический рефлекс: взору представляется полусумасшедший, больной манией преследования шизофреник, проводящий всё своё время в застенках, упиваясь зрелищем пыток и истязаний.
Но обратимся к Л. Тихомирову (Л. А. Тихомиров, ”Монархическая государственность”, 1905 г. Переиздано: издательство ”Русское Слово”, Буэнос-Айрес, 1968 г.).
"Государственное управление”,-- по Грозному (по переписке с Курбским, автор),-- ”должно представлять собою стройную систему (здесь и далее -- выделено автором). Представитель аристократического начала, князь Курбский, упирает преимущественно на личные доблести `лучших людей сильных во Израиле' (не то же ли мы слышим в требованиях конституции 300 лет позже?). Иоанн относится к этому, как к проявлению политической незрелости, и старается объяснить князю, что личные доблести не помогут, если нет правильного `строения', если в государстве власти и учреждения не будут расположены в надлежащем порядке.
`Как дерево не может цвести, если корни засыхают, так и это: аще не прежде строения благая в царстве будут, то и храбрость не проявится на войне. Ты же,' -- говорит Царь,-- `не обращая внимания на строения, прославляешь только доблести'”.
"На чём же, на какой общей идее, воздвигается это необходимое `строение', `конституция' христианского царства?
Иоанн, в пояснение, вспоминает об ереси манихейской: `Они развратно учили, будто бы Христос обладает лишь небом, а землёю самостоятельно управляют люди, а преисподними -- диавол'.
Я же,-- говорит Царь,-- верую, что всеми обладает Христос: небесным, земным и преисподним и `вся на небеси, на земли и преисподней состоит Его хотением, советом Отчим и благоволением Святого Духа'. Эта Высшая Власть налагает Свою волю и на государственное `строение', устанавливает и царскую власть”.
Ересь манихейская, кстати, и есть тот самый принцип отделения Церкви от государства, за который ратовали "западники" в России (читай: подавляющее большинство интеллигенции конца 19 -начала-20 века).
"Права Верховной Власти, в понятиях Грозного, определяются христианской идеей подчинения подданных.
Этим даётся широта власти, в этом же и её пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение Царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского.
Если Царь поступает жестоко или даже несправедливо, -- это его грех.
Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения.
Если даже Курбский и прав, порицая Иоанна, как человека, то от этого ещё не получает права не повиноваться божественному закону: `Не мни, праведно на человека возъярився, Богу приразиться: ино бы человеческое есть, аще и порфиру носит, ино же божественное'.
Поэтому Курбский своим поступком свою `душу погубил'. `
Если ты праведен и благочестив', говорит Царь `то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?' Зачем `не поревновал еси благочестия' раба твоего, Васьки Шибанова, который предпочёл погибнуть в муках за господина своего?"
С этой точки зрения, порицание поступков Иоанна на основании народного права других стран (указываемых Курбским) -- не имеет, по возражению Царя, никакого значения. `
О безбожных человецех что и глаголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят подданые ("работные"), так и поступают. А российские самодержцы изначала сами владеют всеми царствами (т.е. всеми частями царской власти), а не бояре и вельможи'.
Противоположение нашего принципа Верховной Власти и европейского вообще неоднократно заметно у Иоанна и помимо полемики с Курбским. ...
Он ясно понимает, что представляет в себе иной и высший принцип.
`Если бы у вас', говорит он шведскому королю,`было совершенное королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля в товарищах не были бы'.
Он ядовито замечает, что шведский король -- `точно староста в волости', показывая полное понимание, что этот `несовершенный' король представляет, в сущности, демократическое начало.
Так и у нас, говорит Царь, `наместники новгородские -- люди великие', но всё-таки `холоп государю не брат', а потому шведский король должен был бы сноситься не с государем, а с наместниками.
Такие же комплименты Грозный делает и Стефану Баторию, замечая послам: `Государю вашему Стефану в равном братстве с нами быть не пригоже'.
В самую даже крутую для себя минуту Иоанн гордо выставляет Стефану превосходство своего принципа:
`Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению'. Как мы видели выше, представители власти европейских соседей для Иоанна суть представители идеи `безбожной', т.е. руководимой не божественными повелениями, а теми человеческими соображениями, которые побуждают крестьян выбирать старосту в волости.
Вся суть царской власти, наоборот, в том, что она не есть избранная, не представляет власти народной, а нечто высшее, признаваемое над собой народом,если он `не безбожен'.
Иоанн напоминает Курбскому, что `Богом цари царствуют и сильные пишут правду'.
На упрёк Курбского, что он `погубил сильных во Израиле' ,Иоанн объясняет ему, что сильные во Израиле -- совсем не там, где полагает их представитель аристократического начала `лучших людей'.
`Земля', говорит Иоанн,`правится Божиим милосердием, и Пречистыя Богородицы милостью и всех святых молитвами и родителей наших благословением, и последи нами, государями своими, а не судьями и воеводами и еже ипаты и стратиги'.
Не от народа, а от Божией милости к народу идёт царское самодержавие.
Иоанн так и объясняет: `...Самодержавие Божиим изволением' ... началось от Владимира Святого, Владимира Мономаха и через ряд государей `даже дойде и до нас смиренных скипетродержавие Русского Царства'.
Царская власть дана для поощрения добрых и кары злых.
Поэтому царь не может отличаться только одной кротостью.
`Овых милуйте рассуждающе, овых страхом спасайте', говорит Грозный. `Всегда царям подобает быть обозрительными: овогда кротчайшим, овогда же ярым: ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение: аще ли сего не имеет -- несть царь!'
Обязанности царя нельзя мерить меркой частного человека.
`Иное дело свою душу спасать, иное же о многих душах и телесах пещися'.
Нужно различать условия. Жизнь для личного спасения -- это `постническое житие', когда человек ни о чём материальном не заботится и может быть кроток, как агнец.
Но в общественной жизни это уже невозможно. Даже и святители, по монашескому чину лично отрекшиеся от мира, для других обязаны иметь`строение, попечение и наказание'.
Но святительское запрещение по преимуществу нравственное.
`Царское же управление (требует) страха, запрещения и обуздания', ввиду `безумия злейшего человеков лукавых'. Царь сам наказуется от Бога, если его`несмотрением' происходит зло.
В этом смотрении он самостоятелен. `А жаловать есми своих холопей вольны а и казнить их вольны же есмя'. ...
Власть столь важная должна быть едина и неограничена.
Владение многих подобно `женскому безумию'.
Если управляемые будут не под единой властью, то хотя бы они в отдельности были храбры и разумны, -- общее правление окажется`подобно женскому безумию'.
Царская власть не может быть ограничиваема даже и святительскою....
Ещё более вредно ограничение царской власти аристократией.
Царь по личному опыту обрисовывает бедствия, нестроения и мятежи, порождаемые боярским самовластием.
Расхитив царскую казну, говорит царь, самовластники набросились и на народ: `Горчайшим мучением имения в сёлах живущих пограбили'...
Положить конец этому хищничеству может лишь самодержавие. Однако же эта неограниченная политическая власть имеет, как мы выше заметили, пределы. Она ограничивается своим собственным принципом. ...
Ответственность царя -- перед Богом, нравственная, впрочем для верующего вполне реальная, ибо Божья сила и наказание сильнее царского.
На земле же, перед подданными, царь не даёт ответа.
`Доселе русские владетели не допрашиваемы были... ни от кого, но вольны были своих подвластных жаловать и казнить, а не судились с ними ни перед кем'.
Но перед Богом суд всем доступен.
`Судиться же приводиши Христа Бога между мною и тобою, и аз убо сего судилища не отметаюсь'.
Напротив, этот суд над царём тяготеет больше, чем над кем-либо.
`Верую', говорит Иоанн, `яко о всех своих согрешениях, вольных и невольных, суд прияти ми яко рабу, и не токмо о своих, но и о подвластных мне дать ответ, аще несмотрением моим согрешают'”.
Условия восстановления русской монархии
Таким образом, восстановление русской православной монархии требует восстановления истинного христианского (православного) мировоззрения, т.е.совершенно реального ощущения промысла Божьего в земных делах.
Само собою разумеется, что никакого разговора об отделении Церкви от государства здесь и быть не может.
Наоборот, именно Церковь должна следить за тем, чтобы нравственные устои постоянно поддерживались и соблюдались.
Именно Церковь должна заниматься воспитанием граждан.
И именно Церковь должна быть верховным нравственным авторитетом во всех вопросах.
Поэтому вопроса о восстановлении монархии, строго говоря, нет.
Есть вопрос о восстановлении православия в будущей России.
Для истинно верующего христианина монархическая форма правления является сама собой разумеющейся.
Религиозное мировоззрение нации порождает инстинктивное стремление к истинно монархической власти, и тот же инстинкт подсказывает, в общих чертах, многие необходимые для монархического строения истины.
Согласно высказываниям Иоанна Грозного, повиновение православному царю является частью христианского благочестия.
О возможности и потребности восстановления православия в России двух мнений быть не может.
В настоящий момент, даже с точки зрения чисто утилитарной, ясно, что одна религия способна давать нации всеобъемлющий идеал, в котором освещаются все стороны её жизни.
Попытки заменить религию всевозможными философскими суррогатами привели человечество в атомный тупик, выход из которого, несмотря на сладкие слова в ООН, с каждым годом теряется всё больше и больше.
Происходит это, по-видимому, потому, что только религия ставит высшую Божественную Личность превыше всего в природе и, таким образом, в нашей человеческой жизни сохраняет высшее место для начала нравственного, личного.
Только при свете религии человек, при всём своём подчинении материальным и социальным условиям, сохраняет сознание верховного значения своей личности, а поэтому переносит такое же понятие верховности на идеалы нравственные.
Для верующего понятно, что только реальная связь с Божеством способна дать силу жить нравственным идеалом.
Как бы то ни было, в исторической действительности всеобъемлющий идеал, способный объединять все цели, все стороны жизни на почве нравственной, человечество находило именно в религии.
Те или иные религиозные концепции, точно так же, как те или иные нестроения религиозного сознания, могущественно влияют на общественную и политическую жизнь (несмотря на все попытки "отделить" Церковь от государства!).
Отсюда ясно, что наиболее твёрдую почву для монархии даёт именно христианство.
В самом деле, власть монарха возможна лишь при народном признании.
Но, будучи связана с Высшей Силой, она является представительницей не народа, а той Высшей Силы, из Которой вытекает нравственный идеал.
Признавать верховное господство этого идеала нация может лишь тогда, когда верит в его абсолютное значение, а, стало быть, возводит его к абсолютному личному началу, т.е. Божеству.
Истекая из человеческих сфер, идеал не был бы абсолютен; проистекая не из личного источника, -- не мог бы быть нравственным.
Таким образом, подчиняя свою жизнь нравственному идеалу, нация, собственно, желает себя подчинить Божественному руководству, ищет верховной власти Божественной.
Это и есть необходимое условие, при котором единоличная власть способна перерастать значение уполномоченной и становиться верховной, уполномоченной от Божества, а поэтому не только совершенно независимой от людей, но выше всякой человеческой власти.
Римский цезаризм чувствовал это, когда старался приписывать императорам личную божественность (Александр Македонский усиленно распространял слухи о своём божественном происхождении), но в действительную монархию империя смогла превратиться только с победой христианства, в империи Византийской.
Вообще, только христианство, открывающее истинные цели жизни, природу человека и действие Божественного Промысла, создаёт надлежащие условия для развития монархического начала власти во всей его глубине.
Уклонения от истинно христианского начала в римском католицизме, протестантизме и после-Петровской Руси дают образчики уже более или менее извращённого типа монархии, вплоть до её полного искажения.
Именно уже значительно потускневшее религиозное сознание дало место и той теории абсолютизма, по которой народ будто бы отрекается от своей власти в пользу монарха.
В действительности это идея не монархии, а цезаризма, вечной диктатуры, т.е. в основе идея демократическая.
По идее монархической, -- народ вовсе ни от чего своего не отказывается, а лишь проникнут сознанием, что верховная власть по существу принадлежит не ему, а той Высшей Силе, Которая указывает цели жизни человеческой.
Народу не от чего отказываться: он просто признаёт власть Бога, и тот факт, что в государственных отношениях она вручается монарху не народом, а Божественной волей.
При таком понимании власть монарха не есть народная, не из народной власти истекает и не народную волю призвана выражать.
Но, с другой стороны, эта власть существует не для самой себя, как это может случиться при абсолютизме, но для народа, для исполнения миссии, свыше указанной.
Таким образом монархическая власть составляет служение, а не привилегию ("Эх, тяжела ты, шапка Мономаха!”).
Настоящая монархия этой своей отвлечённостью от народной власти и народной воли, и в то же время своей подчинённостью народной вере, народному духу, народному идеалу, именно и приобретает способность быть властью верховной.
В заключение хотелось бы сказать:
Из всего вышесказанного должна быть понятна моя точка зрения: для истинно верующего православного христианина принятие православной монархии является долгом благочестия.
Для неверующего же приводить какие-то несуществующие доводы излишне.
